Президент Санкт-Петербургской торгово-промышленной палаты, член президиума Союза промышленников и предпринимателей СПб, доктор экономических наук - Владимир Катенев рассказал Право Пресс, чем для экономики региона плох офшор и хороши банкротства.

- На прошедшем недавно бизнес - форуме «Топ-250 компаний Северо-запада» Вы упомянули об эксперименте по вычислению индекса промышленного роста, который провела ТПП. Каковы итоги?

-Мы хотели создать что-то типа индекса Доу Джонса: американцы вывели показатель текущей хозяйственной конъюнктуры США, который растёт или падает в соответствии с реальной ситуацией в экономике. ТПП попыталась сделать то же самое в Петербурге.

«Мы должны понимать реальную стоимость нашего бизнеса»

Палата выделила средства из своего бюджета и на несколько миллионов рублей купила акции примерно 30 эмитентов Санкт–Петербурга. Проще всего было с публичными компаниями: подаётся заявка на акции Газпрома, Роснефти, Сбербанка, и они просто технически покупаются. А вот другие наши ОАО, перечислять я их не буду – и так известны, наши крупнейшие доморощенные российские бренды. Когда мы попытались купить их акции, поняли, что как такового рынка нет вообще. И либо их нужно искать и перекупать из рук в руки, либо это какие-то заказные пакеты, которые попахивают рейдерством.

Из этого можно сделать вывод, что организационно-правовая форма Открытого Акционерного Общества не соответствует реальности: по факту она закрытая. Второе - реального рынка акций нет. И третье. Мы, русские люди, всегда казались такими простыми – слово купца и так далее.. Но мы утонули в бумагах, связанных с обслуживанием, создали кучу формальных процедур для того, чтобы этими акциями владеть. Поэтому индекс у нас в итоге не получился.

Может, это и не трагично. Но, дело в том, что мы должны видеть тенденции и направления движения экономики. Должны понимать реальную стоимость нашего бизнеса, ведь у Санкт – Петербурга тоже есть какая-то капитализация. Бизнес-цена города складывается из стоимости наших активов, а мы единственное, что точно знаем, – объём ВРП. Не говоря уже о том, что ни один нормальный инвестор не будет вкладывать деньги в покупку эмиссии акций в компании, которая непонятна, не прозрачна, не публична.

 «Вывод акций в офшор - шанс обезопасить информацию реестродержателя»

Ещё момент, с которым мы столкнулись: сегодня крупные российские компании не доверяют нашему законодательству и пытаются увести акции за пределы РФ или создают собственные реестродержатели. Хотя это отдельный бизнес - юридическая, правовая, аналитическая работа, и не дело компании, которая занимается, к примеру, добычей ископаемых, вести реестр. Но они вынуждены это делать. Наши законы таковы, что можно принести в налоговый орган протокол собрания, в котором говорится о смене руководителя, и это создаёт условия для конфликтных ситуаций. По большому счёту, вывод акций в офшор - это даже не способ минимизировать налоги, а шанс обезопасить свой реестр. Никто никому не доверяет - всё боятся рейдерства и банкротства.

«Рейдерство, как крайнее проявление бизнес-агрессии, было, есть и будет»

- Вы входили в «антирейдерскую» комиссию при бывшем вице-губернаторе Михаиле Осеевском. К концу 2011 года существование комиссии незаметно прекратилось. Но значит ли это, что официально рейдерство на Северо – Западе сошло на нет?

- Мы, представители общественных организаций, ходили на заседания этой комиссии как на субботники – на общественных началах. И эти «субботники» нам устраивали по пятницам до 9 – 10 вечера. Пятница – это же святой, самый хороший день в неделе- «Thank God It's Friday!» А мы заседали в Смольном, разбирались со слезами, стонами, угрозами, а потом нам ещё давали индивидуальные поручения. При этом ты едешь в это пекло, не понятно, куда голову суёшь, и самое главное – если ты всё сделаешь хорошо, тебе за это ничего не будет, а если плохо – претензии предъявят.

Поток жалоб был настолько велик, что мы сидели там часами. Специальная рабочая группа отфильтровывала обращения. Были смешные: когда два деда, участника ВОВ, всю войну прошли вместе, а потом один решил свою долю в ООО продать, а другой обиделся и начались разборки.. А были действительно печальные ситуации. Но постепенно жалобы кончились. Сегодня существует похожая комиссия при комитете экономики, работа ведётся, но не в таком масштабе, как раньше.

-То есть, объём рейдерства сейчас в разы меньше, чем пять лет назад?

- Я думаю, да. Даже те ситуации, которые были тогда.. У меня папка накопилась – метровая, можно было детективные истории писать, Андрею Константинову что-то подарить. Я периодически спрашиваю коллег об этом – конфликты рассосались. Но это не говорит о том, что поток остановился, потому что бизнес – не школа гуманизма. Рейдерство, как крайнее проявление бизнес-агрессии, было, есть и будет.

- А как вы оцениваете летнюю попытку рейдерского захвата СРО Меркурий?

- Это наше СРО при ТПП. Я не могу сказать, что мы знаем всю историю. Я даже не могу сказать, что это было рейдерство – это был внутренний конфликт и попытка смены власти. По сути, арбитражным управляющим предлагалось поддержать одну из сторон и мнения разделились.

Это типичная ситуация в любой саморегулируемой организации, построенной на членстве. Борьба за то, кто возглавит СРО, носит прагматичный жёсткий характер - это борьба за выживаемость.

У нас есть своё отделение СРО в СПб - порядка 15 арбитражных управляющих. Наша позиция была определена позицией ТПП РФ, но я не получал прямых указаний поддерживать того или иного кандидата. Повлиять на процесс голосования мы не могли, но пришли к выводу, что было бы, наверное, лучше оставить прежних руководителей. Хотя это, возможно, и не идеальный вариант.

-Как ТПП может содействовать своим членам в урегулировании корпоративных конфликтов, оставаясь нейтральной?
- Инструментов более чем достаточно. Во первых, при палате есть институт третейского суда. Он устроен так, что на сайте обозначено порядка 40 участников суда – российских и зарубежных судей, который отвечают всем требованиям. Каждая сторона сама выбирает себе судью, а я назначаю председателя суда по представлению нашего юридического отдела. Весь процесс в целом проходит как в арбитражном суде, только решение не подлежит оспариванию и вступает в силу сразу. За все годы у нас не было ни одного случая обжалования, недовольства.

Второй наш инструмент – медиация. Этот механизм стараются популяризировать, но пока безуспешно. Хотя вот через антирейдерскую комиссию мы в целом занимались медиацией.

Помню, у нас был затяжной конфликт на одном крупном оборонном предприятии Санкт – Петербурга. Два серьёзных акционера, которые держали практически по трети акций, вошли в системный конфликт суть которого – различное видение стратегии развития предприятия. Сначала была борьба идей, потом борьба за акции, потом это переросло в конфликт с уголовных оттенком и были привлечены правоохранительные органы: аресты, задержания..

Мы знали руководителей обеих частей, вели с ними переговоры по отдельности, так как вместе они уже были не совместимы. Предложили путь выхода из ситуации: сделать независимую оценку акций предприятия. Потому что кто-то должен уступить – продать акции. Вариант был такой: мы делаем оценку, а сторонняя компания проверку нашей оценки, если показатели сходятся, мы определяем цену акции. Но противники не смогли договориться, кто будет платить за оценку, а там порядка двухсот объектов недвижимости на территории. В итоге я предложил выставить акции на торги «Фонду имущества». Правда, уже «Фонд имущества» отказался. Сказали: нам своей работы хватает.

В целом, и третейский суд, и медиация работают слабо. Государство не хочет отдавать нам процесс регулирования этих отношений. Например, у нас с арбитражными судами очень хорошие отношения, соглашение о сотрудничестве. Но суд даже информацию о нас разместить не имеет права, боится нарушить антимонопольные принципы. Если бы Арбитраж был обязан, как в США, например, сначала отдать дело на медиацию или в третейский суд (любой, не обязательно в ТПП), был бы толк.

«Когда хамят и не хотят рассчитываться по долгам, банкротство – отличный инструмент влияния»

-Как вы оцениваете тенденции банкротств в регионе?

-Конечно, ситуации разные возникают, но какой – то угрожающей картины я не наблюдаю. Банкротство - нормальный бизнес процесс для того, чтобы подвести черту. Ведь бывают разные проекты, и по Питеру закрываются тысячи компаний ежегодно: кто-то через ликвидацию, кто-то через банкротство. Это полезный инструмент, без закона о банкротстве мы вошли бы в тупик.

Я помню, как ЛАЭС должна была некому ООО порядка миллиона рублей за какие-то мелкие, в масштабах предприятия, работы. И вот это ООО спокойно подаёт в Арбитраж и требует возбудить процедуру банкротства атомной электростанции. В течение кратчайшего времени все процедуры были улажены. И сейчас свежий пример: «Ленфильм» и ГУП «ТЭК». Когда не хотят рассчитываться по долгам, банкротство – отличный инструмент влияния.

А вот такие ситуации, как на Балтийском заводе, например, я не очень понимаю. Потому что это отдельная история, когда в результате банкротства предприятия или банки переходят под государственное управление. Мы всё приватизировали – приватизировали, и тут резко такая волна отката назад.. Выставочные, риелторские, банковские услуги оказываются в государственной форме собственности. Это странно.

Дарья Сергеева, ПравоПресс (с)